Дочери мертвой империи [litres] - Кэролин Тара О'Нил

же самое я чувствовала два года назад, когда проснулась темным зимним утром и обнаружила, что батя умер. Или когда мы получили желтое письмо: «Семье Льва Ивановича Кольцова. С прискорбием сообщаем вам, что вышеупомянутый солдат объявлен пропавшим без вести 14 мая 1916 года и Командованием Российской императорской армии считается погибшим в бою».

Мы умирали один за другим.

Чем мы заслужили такую судьбу?

– Костя не был идеальным, – сказала я. Слова застряли в горле, но я вытолкнула их наружу. Мне хотелось рассказать ей. – Совершал ошибки, как и я.

– Конечно, все совершают ошибки, – мягко согласилась Анна, положив руку мне на локоть.

Я покачала головой:

– Не такие серьезные, как мы. – Я сглотнула. Эту историю я еще не рассказывала. В Медном все и так знали, а в путешествиях я этим не хвасталась. Но теперь история рвалась на свободу. – В прошлом году… мы с Костей несколько месяцев ходили на большевистские собрания. Были готовы действовать. Мы устали говорить. Так что после очередного собрания в Исети Костя собрал нескольких товарищей. Сказал, что настало время забрать наши земли у буржуев. Я тоже высказывалась. Злилась. Мы все злились. Нам не на что было жить, а рядом с Исетью в больших усадьбах жили две богатые семьи. Целыми днями они только и знали, что чаи гонять, а за работу на своей земле платили нам сущие гроши. А еще запретили нам охотиться в своих лесах – никто не мог оплатить налог.

Я сглотнула, пытаясь смочить пересохший рот. Анна молчала, смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Я не могла понять, о чем она думает. Она ждала, когда я продолжу.

– Я заговорилась, – продолжила я. – Назвала их фамилии. Ильев и Герский. Сказала, что нужно пойти к ним домой и отбить наши земли. И мы пошли. С оружием. Кто с винтовками, кто с лопатами, вилами и факелами.

Сначала пошли к Ильеву. По пути пели «Марсельезу», потом вошли внутрь и разгромили дом. Разбили окна и посуду – все, что могли. Они обедали, когда мы пришли, и просто стояли и кричали на нас.

Костя дал им день, чтобы убраться из города. Их земля, скот, все, что останется, должно было перейти крестьянскому коллективу. Кто-то зажег снаружи костер и бросил туда их картины и книги. Я попыталась это остановить: книги могли нам пригодиться. Но меня никто не слушал. Когда мы ушли, Ильевых след простыл. Взяли карету и лошадь, которую мы им оставили, и уехали из поселка.

Мы стали обниматься, пить их вино, кричать тосты, как на празднике. Пели песни, разговаривали о том, как эта земля изменит наши жизни к лучшему. Потом пошли к дому Герских.

Я вновь остановилась. Не могла рассказывать, что было дальше. Но Анна молчала. Она не охала, не издавала звуков. Просто слушала. В очередной раз сглотнув, я переступила через сковывающее по рукам и ногам чувство вины и продолжила:

– Герские нас ждали. Стояли снаружи с ружьями наготове, кричали, чтобы мы не приближались. Но мы налетели на них как саранча. Нас было несколько дюжин. Мы с Костей пытались предотвратить перестрелку, но нас не послушали. Герские забежали в дом, пытаясь защитить детей. Было темно. К тому времени, когда дом подожгли, а Герских вытащили на улицу, стало светло как днем. Герских связали – они были все в крови, побитые. Костя попытался их освободить, но его оттолкнули. – Я закрыла глаза. Никогда не забуду их крики. – Они бросили Герских в яму и подожгли, – горько закончила я.

– И детей? – прошептала Анна.

– Им кто-то помог сбежать.

– Слава богу.

– Мы просто стояли и смотрели. А они горели.

Анна отпустила мою руку. Холодный воздух занял место ее тепла, и я почувствовала себя голой. Грязной. Виновной. Но потом Анна погладила меня по волосам тонкими, нежными пальцами, успокаивающе, как речка ласкала волнами берег. Она не возненавидела меня за то, что я сотворила.

– Поэтому ты меня спасла? – спросила она. – Чтобы это не повторилось?

Внутри разлилось облегчение. Мне стало так хорошо, до незаслуженного, что я дернула головой, сбрасывая ее руку. Я действительно пыталась загладить вину, спасая ее от костра. Но это не изменит того, что мы сделали. Герские погибли. Теперь и Костя погиб тоже.

– Наверное, – пробормотала я. – После этого мы с Костей перестали ходить на встречи в Исети. Держались наших товарищей из Медного. Он не думал, что такое может случиться. И я тоже.

– Ты не виновата, что люди потеряли над собой контроль. Они зашли слишком далеко. Ты этого не хотела. Коммунизм для тебя – это справедливость и равноправие. Я это вижу, Женя. Это то, кто ты есть. Я тебя не виню. И ты не вини себя.

Я попыталась спорить, но слова застряли в горле. Опустив голову, я позволила себе заплакать. Пальцы Анны снова стали гладить мои волосы, и я закрыла глаза.

Глава 19

Анна

Вскоре после своего признания Евгения заснула, положив голову мне на плечо. Пока она бодрствовала, мне было спокойнее; теперь же, когда ее дыхание замедлилось, звуки леса стали громче. Меня пугал каждый шорох. Где-то слишком близко завыл волк, и я подумала, не разбудить ли Евгению, чтобы предложить развести костер. Но было существо и похуже волка, и огонь наверняка привел бы его к нам.

Я не разбудила ее, даже когда она намочила мне плечо слюной, как младенец. Не хотелось возвращать ее к тяжелым мыслям. В каком-то смысле она поучаствовала в убийстве невинных людей, но я не стала думать о ней хуже. Даже несмотря на то, что она превратила детей в сирот. Возможно, это неправильно, но я знала, что Евгения не пожелает такого даже врагу. Раз за разом она показывала свою доброту, несмотря на свои убеждения. Даже Константин в конце концов попытался меня защитить.

Большевики бывают разные. Есть те, что сжигают невинных и расстреливают целые семьи. Но есть и другие, как Евгения, которые мечтают только о лучшей жизни для своих людей. Они видят несправедливость и не хотят ждать, когда власти ее исправят. Евгения злилась на меня не только за мои богатства, но и за мое нежелание меняться. Целая Белая армия собралась, чтобы восстановить монархию: царя на трон и вернуть все, как было.

Но эти дни прошли. Люди, как Евгения, Константин и лейтенант Вальчар, могли управлять сами собой. Неправильно думать, что они снова станут беспомощными. Внутри большевиков был яд, но,